Оцелот С револьвером
длинное пояснение о том, откуда взялся сеттинг "Эра Водолея" Думаю, вы знакомы с настольными ролевыми играми. Они напоминают встречи ролевиков, когда с мечом и в накладных эльфийских ушах бегаешь по лесу. В НРИ то же самое, только бегать никуда не надо, сидишь за столом. Игроки говорят, что делают их персонажи, а один из играющих становится Мастером и как бы отыгрывает реакцию мира и всех прочих людей на действия персонажей игроков. Немного напоминает форумные ролёвки, только есть ещё механика разрешения споров (типа, чтоб проверить перепрыгнул лужу или нет, кидаешь кубики, если набрал больше определённого числа, то успех, а если нет, то лежишь в луже :)
Среди НРИ есть всем известные игры, вроде "Подземелье и драконы" (для любителей шинковать толпы орков и гоблинов в капусту), есть более мрачные, вроде "Маскарада Вампиров" (где играешь за вампира, выживающего в городе и постепенно превращающегося в чудовище)... А есть аццкое древнее зло, которое помнят только древние упорыши, вроде меня. Это "Эра Водолея" :)) "Эра" — едва ли не первая, изданная в России настольная ролевая система... Имеющая кучу недостатков, но ей всё прощают, поскольку она даёт неповторимый сеттинг мистического детектива в России 90х... с налётом анимешного бардака вдобавок.
Кроме базовой книги правил игры, в канон "Эры Водолея" входит манга "Ника", издававшаяся в некогда популярном "Классном Журнале" и три книги упомянутого Дмитрия Янковского (сразу замечу, что с литературной точки зрения — на любителя, хотя язык у автора хороший).
история написания
Во время карантина я стряхнул пыль со старенькой книги правил и стал водить игровые сессии в мире "Эры Водолея" с кучей отсебятины, которую придумал ещё очень давно. Большой мир, много (пожалуй, даже слишком) персонажей и взаимосвязей. Рафинированный джен, никакого порева... Короче, мне быстро это наскучило. Я периодически стал покалывать игроков на тему того, что отношения их персонажей уж слишком напоминают крепкую мужскую дружбуи потом долго обтекал после их ответов.
Тогда я и решил поразвлечься, написав как бы фанфик на собственный текст. Как бы, на то и фанфик, что ради фана... Переименовал и поменял биографии центральным персонажам, выкинул к чертям лишние сюжетные линии и прочих "красных сельдей", добавил загадку, до которой игроки пока ещё не дошли, ну, а поскольку это @diary, то добавил и гомопрона влил... Сейчас смотрю: а неплохо вышло 0_0" Тем более, Альберт и Миша по характерам вышли сильно не похожими на их прототипы. Всё идёт к тому, что про них я тоже буду время от времени писать.
Название: Натура
Канон: ориджинал в сеттинге НРИ «Эра Водолея»
Автор: WTF Kotiki 2021
Бета: Санди Зырянова , гамма: Лютый зверь
Задание: законы, правила, табу
Размер: миди, 4294 слова
Пейринг/Персонажи: оборотень-рысь/омп
Категория: слэш
Жанр: PWP, hurt-comfort, мистический детектив
Рейтинг:NC-17
Предупреждения: кинки: фурри, frotage, скорострел
Краткое содержание: Белый оборотень-рысь Альберт живёт, не нарушая ни закон, ни собственные правила. Зарабатывает на жизнь, рисуя картины с расчленёнными девушками.
Даже когда он попал под подозрение в убийстве, молодой агент Института Прикладной Экзофизики Миша смог найти доказательства, что оборотень невиновен. В Институте их учили никогда не сближаться с теми, кого полагаться защищать и контролировать. Но иногда на правила, что личные, что общественные, слишком сильно хочется забить болт.
Примечание: По мотивам командного арта «Рысик»
Смотреть арт вместе с шапкой
Название: Рысик
Пейринг/Персонажи: омп/омп
Жанр: PWP
Предупреждения: кинк на нэко-ушки, инцест
Примечание: Он похож на рысёнка. Именно что не на взрослого зверя, который может сломать хребет оленю, а на годовалого, угловатого и слегка нескладного. Я видел в детстве в музее диораму, в которой такой рысик взобрался на ёлку, спасаясь от стаи волков. Его мордочка выражала бессильную ярость, а стеклянные глаза блестели страхом. Мне казалось, что если я отвернусь, он упадёт, и его непременно съедят. Однажды, придя в музей, я не увидел на привычном месте волков (их чучела увезли на реставрацию). Мне тогда показалось, что я спас рысика.
Вечер сел на подоконник, едва только ходики в гостиной отщёлкали пятый час. Декабрь. На тахте потягивался белый рысь Альберт. Ему сегодня не на работу — а работает он ночным продавцом в магазине, — и конкретных планов ещё нет. Можно успеть на электричку и уже через час быть в лесу. Правда, в прошлый раз такой фортель закончился тем, что неизвестные спёрли его одежду и обувь. К счастью, кошелёк он закопал в опавшей листве куда основательней. Толку-то в деньгах, когда жопа голая? Пришлось повозиться, чтобы добраться до квартиры за пристойное время. И опоздал он потом на работу так, что больше не стоит. Законопослушному оборотню, «стеклоходу», как называли городских живущие в лесах вервольфы, не так уж и просто найти работу в городе.
читать дальше
Как ни странно, стоять у прилавка магазина «Федук. 24 часа» ему, нравилось: можно с людьми словечком перекинуться. «Не бойся, что люди не знают тебя. Бойся, что ты, не знаешь людей», — говаривал, по слухам, Нефритовый император Ху. Работа в "Федуке" помогала и тому, и другому. Тем более, Ху всё-таки императором был, его и так все знали, а вот скромному оборотню быть на виду в наше время — значит, быть под защитой людей. Ведь уж, по-всякому, одно дело — вогнать серебряную пулю дикому зверю, который живёт в глухом лесу, а совсем другое — улыбчивому продавцу, который то консервы для котика повкусней продаст, то пару рублей долга простит. Работа в магазине радовала, но денег приносила немного.
По-настоящему на жизнь Альберт зарабатывал, занимаясь живописью на заказ. На портретах нежные, беззащитно-нагие девушки то держали собственные отрубленные руки на коленях, то обнажали самое сердце своё… Их опутывали верёвки и цепи, а через разорванную плоть прорастали цветы и травы. Очевидно, таким образом законопослушный зверь сублимировал, выплёскивал на свет тёмные уголки своей души. Свету нравилось. Свет, особенно высший, за это хорошо платил. Но, видит Бог (хотя факт его смерти констатировал ещё Ницше), ни одной из натурщиц рысь ни за что на свете не причинил бы вреда. Кроме вылизывания труднодоступных мест… Да и какой же это вред?!
Натурщиц чаще всего клеил на работе, в ночную смену. После часа ночи в круглосуточном начиналось весьма интересное время. Вампирша могла зайти за кефиром (ей-то зачем?); колдун расспрашивал, есть ли в колбасе мышатина, необходимая для ритуала («а вот в старое-доброе советское время всегда бывала!..»), инкубу срочно требовался десяток шоколадок с сердечками на упаковке (хоть тут всё ясно!)… Рысь чуял особый запах, исходящий от них, и понимал их сущность. Вот чего он понять не мог, что за Институт (именно так, с большой буквы «И») всплывал время от времени в разговорах. Кто-то говорил об этом самом Институте со злостью, кто-то — с уважением. Но все сходились в одном: с его сотрудниками лучше не иметь близких контактов. Инкуб был совсем конкретным: «Возьми себе за правило: никогда не трахаться с институтскими». Альберт за совет поблагодарил, хотя и никак не мог взять в толк, о чём речь.
О том, что за Институт такой, он узнал этим летом. В третьем часу ночи в магазин заявилась троица чудаков, девушка и два парня, которым требовалось пять банок консервированной скумбрии. Так он познакомился с прибывшей в город новой командой, или оперативной ячейкой, как это называлось у них, в Институте Прикладной Экзофизики. Знакомство началось с того, что, едва он выложил на прилавок консервы, рыжая девица с фарфорово-белой кожей (он уж собирался познакомиться!) пыхнула ему в глаза вспышкой старенького фотоаппарата типа «полароид». Когда Альберт проморгался и смог видеть что-то, кроме попугайчиков засветки в глазах, троица исчезла из магазина, а возле кассового аппарата лежала наличность. Как выяснилось, ушли чудаки недалеко: из-за стеклопластиковой двери слышались их голоса. Ребята сидели во дворе под навесом песочницы, квадратным мухоморчиком, и активно обсуждали получившийся снимок.
Обсуждение закончилось полным безнадёги окриком «Саня, ты куда?», а через минуту в тесный «Федук. 24 часа» ввалился широколицый конопатый парень. Чудак сунул продавцу под нос удостоверение сотрудника ФСБ и принялся строгим тоном задавать дурацкие вопросы. От «ну, как погодка была зимой?» до «давно ли тут работаешь?» И, несколько раз, на всевозможные лады «а не замечал ли ты тут в округе чего странненького?» Погоду зимой Альберт уже успел забыть, к августу-то. Работал около года, с тех пор как бабка померла, до того у неё жил. Бабка — ИЗО в школе вела, на окраине жили, в частном секторе. А странненького… да сама жизнь — уже странная. Вон, тараканы все куда-то пропали из города — ну разве не странно? Рыжий всё продолжал наседать с дурацкими вопросами, продавец — кому нужны скандалы? — вежливо отвечать. Так бы, наверное, до утра плешь проедал. Когда Альберт уже собирался разозлиться, в магазин вернулся второй парень, держа в руках моментальную фотокарточку.
Альберт надолго запомнил то чувство, когда он впервые по-настоящему увидел Мишу. Небывалый, жгучий… интерес. Кто он такой?! Любопытство, которое сгубило не одну кошку,и рысей, оказывается, косило наповал. Молодой мужчина, поджарый, жилистый, смуглый. Тёмная, несмотря на июльскую жару одежда: выглаженные брюки, рубашка с коротким рукавом — сидела на нём ладно, придавая сходство с чёрным котом. Он не юлил и не собирался пудрить мозги, сразу представился как сотрудник ИПЭ, извинился за коллегу. После этого он выложил на прилавок фотокарточку, заставив оборотня удивлённо охнуть: камера запечатлела не только человеческое тело угловатого белобрысого юноши, но и тень его сущности: белый рысь.
Вот это трюк! Как заметил Альберт, Мишу и Санька внезапное проявление ауры на фотографии тоже немало удивило. «Дополненная реальность какая-то» — с усмешкой бросил Миша непонятный термин. Саня же на «всякую чертовщину» взрывался кипучей активностью… а уж как ему нравилось использовать фальшивое удостоверение агента ФСБ!.. Конечно, он побежал вести "разведывательную работу"! Самомнения и инициативы ему не занимать — свои девать некуда. Убедившись, что он всё-таки был прав, и продавец магазина действительно оборотень, Санёк побежал во двор. Вскоре с ним вернулась и владелица фотоаппарата, Ангелина, экстрасенс и ясновидящая. Она оказалась единственной, чьё присутствие оборотень воспринимал как что-то необычное: от неё вставали дыбом волоски на руке. Стоило перевести тщедушные человеческие глазки в сверкающие зеленью рысьи глаза — заставив троицу удивиться и восхититься, — вокруг головы ясновидящей замелькали незримые искры.
Как выяснилось, консервы им приспичило покупать среди ночи, чтобы взять показания у одного призрака, который жутко любил эту рыбную дрянь в своё голодное послевоенное детство. Вкус, проживаемый участниками спиритического сеанса, придавал ему сил, позволяя с помощью телекинеза шлёпать по клавишам печатной машинки.
Потом так и повелось, что ребята стали заезжать к нему по ночам за пельмешками, пивом, орешками и… фисташковым мороженным для Лины, которое она поглощала по три-четыре стаканчика за один присест, притом, ничуть не толстея. Альберт быстро привык вписывать его в список оптовых закупок на месяц и отдельно подавать владельцу магазина. Охраняя покой города от экзофизических преступлений (порчи, сглаза, призывов демонов и древних богов), институтские часто работали сверхурочно. Оборотень же радовался покупателям, способным связать пару слов в предрассветный час, в отличие от большинства обычных для этого времени клиентов. Выяснилось, ребята из ячейки Миши едва окончили курсы «на секретной базе в Сибири», как их бросили на оперативную работу: видите ли, кадров не хватало. Все шишки приходилось набивать на ходу. Странно даже, как не убились, хотя каждый день представлял такой шанс и не по разу.
Альберт не мог взять в толк, откуда пошло правило «не ебись с институтскими». Хорошие ребята же, шебутные. Между тем некоторые ночные завсегдатаи стали обходить «Федук. 24 часа» стороной. Рысю институтские нравились, особенно их улыбчивый командир Мишка, так что он время от времени давал советы по ритуалистике, лез не в своё дело… За что ему были искренне благодарны, а выручка в его смену неплохо подросла.
Дошло до того, что он однажды показал Мише свои эскизы, а потом и картины. Боялся в душе, что его это шокирует. Но — нет. Уточнил только, рисовал ли с натуры. Альберт для проформы оскорбился, прекрасно понимая, что при такой работе нельзя не заинтересоваться подобным, а потом и показал свой метод. Да, рисовал с натуры, живой и целёхонькой, рядом ставил референсы — анатомические атласы для медиков и цветы. Уж совсем для уверенности показал свою записную книжку с телефонами девчат, как потом выяснилось, не зря… До того, как стать агентом ИПЭ, Миша, по его словам, был математиком, аспирантом в ИТМО. Живя в Питере, он немало походил по выставкам и чего только не насмотрелся, так что и шокировать его оказалось непросто. Напротив, он мог поддерживать беседы и даже зародил в Альберте желание выучиться в художественной академии имени Репина.
Однако ж всё-таки подвели его эти картины под монастырь. В конце осени старожил ИПЭ, ветеран ещё четырнадцатого отдела КГБ, Леонид Шаадовский задержал Альберта по подозрению в убийстве. Миша с ребятами неплохо поработали, чтобы собрать доказательства невиновности оборотня. Тем не менее, два дня и две ночи он провел в одной камере с упырями. Народ этот, в отличие от немёртвых дворян, вампиров, малоприятный: в упырей частенько превращаются разбойники, повешенные при полной луне. Упыри не размножаются, и секс не приносит им удовольствия… И хуи не стоят, поскольку для этого всё-таки кровь нужна. Но развлекаться, кусая в паховую область — этим тварям самая веселуха! Альберт мог бы попробовать с ними подраться, но, не ровен час, пришлось бы убить в порядке самообороны. С учётом того, что Шаадовский как раз хотел повесить на него пропажу прежней ячейки ИПЭ в городе — уж совсем не с руки. Упыри оторвались по полной: пили его кровь, наслаждаясь беспомощностью жертвы. Старожил хотел его расколоть и не мараться самостоятельно.
Когда всё закончилось, Альберт чуть ли не выпал на руки Мише с Сашкой, едва отворилась тяжёлая дверь. Белый был, белей Лины… Сашка метнулся на ближайший рынок за сырой телячьей печенью, пока Миша уговорил поехать в травмпункт и зафиксировать побои и укусы. Оборотень наотрез отказался снимать свою футболку для фотофиксации гематом на теле. Даже трусы снял, чтобы во всей красе запечатлеть следы укусов в паховой области. Футболку — ни в какую! Миша, отлично знакомый с работой судебной машины, настаивал… Альберт упрямился, ничего не объясняя. Он никому не хотел показывать отметину у себя на груди, которая… Они наговорили друг другу лишнего.
Всю осень не разговаривали. Рысь осознавал, что ведёт себя как неблагодарный хряк, но ничего не мог с собой поделать. Миша перестал заходить в «Федук», ждал где-то снаружи, пока его коллеги закупали пельмешки. Когда приоткрывалась входная дверь, он маячил во дворе. Под холодным ноябрьским дождём, под сырым снегом. Но не заходил внутрь.
Вспоминать не хотелось! Оттого большую часть времени вне работы Альберт проводил в теле зверя: рысий разум куда легче переживает неприятности, чем людской.
Альберт мимоходом подумал, не завести ли ему кота, чтоб можно было бедокурить вдвоём, пока он ходит на четырёх лапах: всё развлекуха. В углу гостиной его ждал натянутый холст, но, как всегда бывает при срочном заказе, хотелось отложить работу на потом, да и вдохновение не шло.Он собрался было на кухню, похрустеть кормом, который вчера же сам себе насыпал ещё руками, но до кисточек ушей донёсся из подъезда гул лифтовых дверей. Пара быстрых шагов и глухое топанье на придверном коврике.
Оборотень грохнулся об пол: когда резко меняешь форму, лапы совсем не держат. Скакательный сустав с сухим треском перетёк формой в пятку. Заныли бёдра и пальцы — кость при вытягивании в длину всегда ноет, а уж когда быстро надо — совсем беда… А ну, если не к нему это, а к соседям? Зря, что ли, терпел?
В дверь дважды коротко позвонили.
— Иду! — хотел крикнуть Альберт, но вышло только невнятное «бубу»: без подвижных губ не поболтаешь. Он занялся ими — дёсны словно бормашина засверлила, — оставив глаза и уши на потом. Авось, обойдётся и не надо будет дверь открывать.
Вперевалку он добрёл до двери и приложился к глазку. На площадке отряхивал снег с пальто и с курчавой головы один из немногих людей, которых оборотень хотел бы видеть у себя на пороге — Миша Розенблюм. За прошедшее время они успешно раскрыли убийство своих предшественников, наладили работу со сверхъестественными гражданами и, по их словам, пару раз предотвратили Апокалипсис. Может, и хвастали (особенно Саня приврать любил). Тем не менее, смена караула пошла на пользу делу: молодые ребята видели в оборотнях не «подозрительных граждан» и даже не «интересный предмет изучения», а живое чудо. Нельзя не признать: такое отношение льстило невероятно.
После всего случившегося Альберт имел вполне определённые причины недолюбливать Институт, но Мишке он был обязан жизнью.
— Альберт, — позвал Миша из-за двери — нам нужна консультация, — и уж совсем тихо добавил: — мне нужна твоя помощь.
Ну, да… Ещё год назад Миша был аспирантом-математиком в ВУЗе северной столицы, даже слышал о наступлении Эры Водолея и пробуждении тайных сил… о магии. Конкретные вопросы мистики и эзотерики до сих пор ставят его в тупик: он не в состоянии отличить один ритуал от другого. Беспомощный, как котёнок. Альберт же читал всё, от классики, вроде Блаватской, до современных ньюэйджевых вывихов мозга: знание, как известно, сила. Силы, тут уж и дурак поймёт — никогда не лишние.
Глянув на себя в зеркало прихожей, Альберт решил покрасоваться. Оставить на теле большую часть шерсти, не менять ни форму глаз ни ушей… Когти и хвост тоже пригодятся. Морда вытянулась в человеческое лицо, пришлось немного повозиться с ротовым аппаратом…
— Я сейчас открою, только оденусь, — муркнул он за дверь уже вполне членораздельно, сверкая притом клыками. Такой контроль над своим телом большинству оборотней и не снился (особенно блохастым сереньким бочкам, которые даже время превращения не выбирали). «Контролируй себя» — это у Альберта было по жизни правилом номер один из довольно длинного списка. Правило «никогда не ебись с институтскими» замыкало этот самый список.
— Ты пришёл один? — поинтересовался Альберт, отворачивая замок, но держа накинутыми две цепочки на двери. Он не хотел видеть других оперативников из ячейки Розенблюма на пороге своего дома, хватало встреч с ними на работе… Деревенский Сашка то и дело строил из себя крутого агента ФСБ и неумно шутил, как со всякой мистической братьей «построже надо». Даже покупая пельмешки у оборотня мог брякнуть не подумав подобную дичь. Рысь частенько ловил себя на мысли, не превратится ли Санёк со временем в героя-борца-с-нечистью... Такого, как Шаадовский. Экстрасенс Лина, хоть и доставляла некоторое эстетическое удовольствие, казалась жутковатой уже самому Альберту. Вроде, ростиком низенькая, бледная, говорит тихо, а глаза синие, как карстовые воронки, засасывают, на дно волокут... От одного воспоминания о них белая шерсть дыбом встала.
— Один. Без огневой и экстрасенсорной поддержки, — Мишка развёл руками: — Я хотел извиниться за тот раз. И увидеть тебя. — Он смотрел в глазок твёрдо и прямо. Интересно, а сказать то же самое, но не в глазок, а в глаза у него получилось бы?
— Заходи и оставь надежду, Миша Розенкранц, — утробно понизив голос, оборотень приоткрыл дверь в своё мрачное логово. И свет в коридоре включил, чтоб гость не запнулся.
— Розенкранц мёртв. Вместе с Гильденстерном. А я — ещё нет, — с усмешкой поправил оборотня Розенблюм, вызвав ответный смешок: Альберту сильно не хватало общения с людьми, читающими что-то, кроме анекдотов в газетах и слушающими что-то, кроме шлягеров: — Это хорошо, что ты на меня рычишь. Значит, не планируешь убивать, иначе бы встретил куда ласковее.
Такая странная логика обезоружила рыся. Он подался в сторону, пропуская гостя в дом.
— Ох, ты такой… белый и пушистый! — Миша, кинув угольно-чёрное пальто на вешалку из лосиных рогов, едва не присвистнул: тело оборотня, кроме длинной футболки с надписью «Led Zeppelin», прикрывала только шерсть. Это, согласно «правилу вуки», тоже считается, но… Взгляд зелёных рысьих зрачков поймал восторженный блеск в смоляно-чёрных глазах… институтского. Тот моментально отвернулся, точно опомнился и перешёл к делу: на днях в городском лесопарке нашли труп девушки, у которой на внутренних органах патологоанатом обнаружил неопознанный пантакль. Альберт слушал вполуха, так, одной кисточкой. Сам же размышлял о том, как нарушить собственные правила.
В гостиной пришлось убрать из лёгкого советского кресла пару загрунтованных холстов, чтобы усадить гостя. Чай с печеньем остались в стороне: Миша пришёл напрямую из морга, его ещё мутило. Оборотень не стал смотреть на фотографию пантаклей. Вместо этого он проворно пробежался пальцами по корешкам книг, выудил с полки Clavicula Salomonis:
— Вот, если у вас в работе не новодел, то тут наверняка найдётся, — стоило Мише протянуть руку к книге, рысь выдернул её. Рысь выставил вперёд указательный палец. Улыбнулся, обнажая хищный зуб: — Ты можешь поискать его сам. Мне нужен натурщик, — кивок на пустующий холст, — ты вполне подходишь. Сиди, читай книгу, а я в то время буду тебя рррсовать. Согласен?
Ответ удивил: согласился. Спокойно, не торгуясь, но и не кокетничая. Раз просит, значит, надо. Только уточнил:
— Это из-за Шаадовского?..
Зачем Миша это вообще вспомнил? Так всё хорошо начиналось!.. И ни да, ни нет не ответить. Рысь повёл ушами и кивнул на тахту. Сам отправился в малую комнату за сепией. В какой другой квартире там была бы спальня, но оборотень мягкие постели не любил: кровать там стояла исключительно для конспирации. И ещё готовые работы сваливать. На некоторое время он застыл в задумчивой нерешительности. Игривый запал, с которым он открыл дверь, как сдуло. Не поймёшь — то ли совсем пропал, то ли просто хорошо спрятался. Невесть сколько минут он так простоял. Хриплый механический бой ходиков дал понять, что стоять так и дальше уж совсем неприлично. Захватив пару анатомических плакатов для референса, он вернулся к Мише.
Тот заканчивал аккуратно складывать чёрную, точно мокрый асфальт, рубашку. Повесил её на спинку стула, к уже висевшему там галстуку, отглаженным брюкам, нижнему белью… Альберт едва не охнул: он ведь не просил раздеваться полностью. Точнее, собирался попросить, но не успел. Миша опередил его, перехватил инициативу… приходилось признать, что вчерашний беспомощный котёнок многому научился за эти полгода бытности командиром ячейки.
— Я знаю, что ты обычно пишешь обнажённую натуру, — пояснил Миша, неведомым шестым чувством почуяв смущение Альберта. Прозвучало как «я тебя знаю».
Пытаться что-то уточнять или возражать — вот уж глупее не придумаешь. Он предложил натурщику устраиваться поудобнее с книгой на тахте. Хотел, как он обычно делал это с девушками, лёгкими прикосновениями придать телу нужную позу, вылепить, как из глины божьей… Осанка Миши Розенблюма пошла бы царю Соломону. Спина прямая, но не напряжённая, лишь слегка поддерживаемая жёсткой подушкой. Ровные плечи… Книга на острых коленях. Поза симметричная, но живая. Править — только портить. Бывший молодой учёный явно собаку съел на чтении в публичных библиотеках. Альберт одобрительно кивнул и сел за тяжёлый наклонный стол, где уже неделю ждал натянутый холст.
Оттого ли что он разделся сам, Миша не кукожился, как у врача, не прятал страх за заигрываниями, как то порой делают девчата. Он словно воспринимал свою наготу за должное. Как будто за тем и пришёл. Что он сказал? «Я хотел извиниться?» Уж не воспринимал ли он свою наготу как наказание? Не решил ли он тогда, в травмпункте, что оборотень — хех! — стесняется и потому не снимает футболку? Да нет, бред какой! Он ведь уже при первой встрече понял, что на внутренней её поверхности нанесены руны, делающие одежду непрозрачной даже для эфирного детектора… Тогда почему?.. Альберт продолжал теряться в догадках, будучи не в силах собраться с мыслями и спросить напрямую. Миша листал страницы гримуара, точно журнал: то пропускал десяток страниц, то на минуту-другую вчитывался в текст. Шуршала сепия по холсту, еле слышно щёлкали часы, шумела улица за окном. Беззвучно падал снег.
— Я понимаю, что был неправ, — Миша будто ответил снегу. Альберт почуял ответ на свой незаданный вопрос. — Я ещё летом заметил, у тебя на футболке, с изнанки, какой-то непрозрачный в эфире узор, как на бронефутболках. Я полагаю, ты что-то… прикрываешь. И это нечто для тебя важнее возможности прищучить наконец Шаадовского… Его, кстати, отстранили от дел и отправили на почётную пенсию.
Эта новость заставила оторваться от эскиза. Да, если уж и был человек, которого рысь ненавидел, то это Лёня Шаадовский, герой-оперативник Института. Как рассказывал Миша, по авторитету среди своих Шаадовский уступал разве что командиру группы критического вмешательства — Евгению Вееде. Но если Вееда с молодцами из ГКВ и впрямь метался по стране, вытаскивая оперативников из, казалось бы, безвыходных ситуаций, вроде явления древних богов или нашествия умертвий, то Шаадовский… Слов нет, людей он тоже спасал, но больше всего он любил охоту на нелюдей. Только дай повод. Альберт рассеянно мотнул головой, а Миша запальчиво продолжил:
— Старый чекист заслужил не медали, а справедливый суд. Скольких людей он подверг пыткам, у скольких выбил признание?
— Так ведь он людей-то как раз не трогал, даже ведьм и колдунов. Только нас, кровососов, и призраков…
Не закончив фразу, Альберт уже не знал, куда деваться от пронзительного взгляда чёрных глаз. Миша припечатывал каждым словом:
— Если что-то хоть на каком-то этапе своего существования было человеком, то это — человек. И отношение должно быть соответствующим. — Он перелистнул страницу: — Я просто хочу быть уверен, что твой секрет стоит того. Не торопись отвечать, ладно?
— Ладно. — Кивок без отрыва от работы. — В конце концов, кто-то наверняка обратил бы внимание на эту странность. Хорошо хоть, друг, а не враг задался дурацким вопросом: других футболок у меня что ли нету? Оно того стоит. Если хоть одна живая душа узнает, то это будет настоящим унижением для меня. — Он усмехнулся, глядя, как агент института хватается за подсказку, точно ищейка куропатку почуяла: — Будь любопытство пороком, твоей развратности не было б конца, Миша Розенблюм! Я не скажу тебе, но... не стану мешать догадываться.
— И на том спасибо, — Миша улыбнулся так тепло и ярко, как только он умел, вселяя шальную надежду во что-то хорошее. Шуршала сепия, скрипела бумажная растушёвка. Постукивал часовой механизм. Город готовился ко сну. Падал снег.
Альберт заканчивал эскиз быстрыми энергичными штрихами. Будто рук ему мало, он то и дело зажимал сепийный карандаш между носом и верхней губой. Когда, наконец, Миша соизволил оторваться от книги, художник уже опасался, что чуть-чуть — и «замордует» рисунок. С девушками этот трюк работал куда эффективней… Пришлось использовать приём помощнее. Когда взгляды снова пересеклись, старательная морда с подрагивающими от усердиям кисточками на ушах и сверкающими от вдохновения изумрудными глазами возымела-таки нужный эффект. Окончательно добила задранная губа, прижимающая к носу карандаш. Натурщик прыснул со смеху и заразительно расхохотался. Секунду Альберт дурашливо таращился, а потом рассмеялся следом. Карандаш выпал, пару раз подпрыгнул на полу и покатился к тахте, аккурат к ногам Миши.
Рысь потянулся за карандашом, встал руками на пол и парой плавных движений оказался у колен, которые его так восхитили. Когда натурщик, просмеявшись, открыл глаза, Альберт уже сидел перед ним на полу, очень-очень близко. Шершавый язык лизнул колено. Миша изумлённо округлил глаза и охнул. Да ошалел он. Между тем, не встречая возражений, рысь вылизывал внутреннюю часть бёдер наждачно-жёстким языком, от которого краснела кожа. Стоило дрогнуть — отвёл колено в сторону и, придвинувшись совсем вплотную, взял член в рот.
Молча, ни мурча, ни фыркая, рысь задвигал головой. Горячее дыхание обжигало, он торопился: пока Миша не очухался, пока не сообразил, что вообще происходит. А там уже не захочет останавливаться. Будучи атеистом в третьем поколении, Миша Розенблюм не был обрезан, шелковистая крайняя плоть скрывала головку. После пары энергичных движений языком член отвердел. Альберт выдохнул: кажется, его проверенный приём работал не только на девушках. Он было расслабился, сбавив торопливый ритм. Наградой ему стала узкая ладонь, опустившаяся на затылок. Длинные пальцы прочесали шерсть и цепко ухватили голову, заставляя замереть на месте. Миша порывисто, явно не соображая, подался бёдрами вперёд. Так несколько раз. Оборотень забеспокоился: не блевануть бы ненароком. К такой встречной активности он никак не привык. На его счастье, рука переместилась на скулу, охватила щёку и отодвинула лицо. Рысь нервно сглотнул и огладил шею, дыша тяжело и сбивчиво: шутка ли — внезапно хуём в горло получить. И ведь сам пригласил, даже обижаться глупо: вот зачем было из себя Линду Лавлейс строить?..
— Ты чего делаешь, дурило? — Щекотливый вопрос, после которого в приличном обществе обычно бьют морду, Миша задал насмешливо и беззлобно, даже с сочувствием. Он вполне пришёл в себя, не считая осоловелого взгляда и стояка. Глядя сверху вниз, он видел, как ушки с кисточками прижимаются к голове, придавая оборотню вид потешно-кроткий и смиренный. — У тебя ванна ж есть, я хотя бы душ принял.
— Я не брезгливый, — рысь пошевелил ушами и, глядя в сторону, пояснил сделанную по неопытности глупость: — Обычно мне не везло в общении с парнями.
Ну, право же, общение с упырями никак нельзя назвать везением!
Миша встал сам и потянул его за собой. Ладонь чуть опустилась по щеке. Большой палец скользнул по губам, растерев выступившую слюну, задев острые клыки. Полюбовавшись растерянным хищником, он прижался к его губам. Чуть замешкавшись, Альберт ответил. Волна небывалой нежности накрыла его с головой. Жёсткие объятья, желание впитать чужой запах и текстуру кожи. Смуглые пальцы на белом меху. Попытку залезть руками под футболку оборотень довольно резко отбрил. Тут же, словно извиняясь, прильнул к соскам шершавым языком-скребком. Соски оказались на диво чувствительными, даже на простое прикосновение к ним Миша отзывался скрипящим постаныванием. Сам же он прихватывал цепкими пальцами то волосы, то спину, то хвост.
Так больше продолжаться не могло. Прижав к себе партнёра, он шагнул, заставив того идти спиной вперёд, как в танго. Уткнувшись ягодицами в наклонную столешницу, Альберт снова запаниковал: «ох, только не бичевство!» В горле пересохло, взгляд зелёных глаз забегал, ища выхода. Миша незнакомое слово не понял, но догадался по контексту. Он как мог мягко прижался губами к плечу, к плохо зажившему укусу, а рукой к тому, что в паху. Хотелось передать хоть часть своих сил, как это делают биоэнергетики, свести эти раны… «Расслабься. Всё будет хорошо» — заверил он, с той же уверенностью, с какой читал заклинания, изгоняющие злых духов.
Ладонью он накрыл головку члена Альберта, размазывая выступившую смазку. Пощекотал большим пальцем уздечку и прижал к своей:
— Вот говорил нам Михалыч, никогда не якшайтесь с теми, кого поставлены охранять, — и ритмично заскользил, потираясь членом о член.
Михалыч, наставник из учебной базы в Сибири, знал, что говорил. Вся его ячейка погибла, после того, как их командир решил приударить за девчонкой, которая оказалась искусственным духом. Сам-то Михалыч едва выжил и оставил оперативную работу. Так что ну его к чёртовой бабушке, неудачника. Оборотень трахался с институтским. Не он первый, не он последний. Он закусил воротник той самой футболки, а руки сплёл в замок за кудрявым мишиным затылком. Острые зубы и когти в порыве, как говорится, страсти нежной, могли и спину распороть.
Миша старался отдавать всю ласку Альберту, наяривая большим пальцем по его головке, себя же только придерживал за ствол. Видимо, слегка перестарался. Не прошло и пары минут, как рысь неглубоко задышал, подрагивая. Пришлось сжать на нём пальцы и приостановиться. Оборотень, уж как водится, додумал по-своему. Ему казалось, что Миша не даёт ему кончить, поскольку чего-то хочет от него. Уж не признания ли в любви? «Их там всех учат признания под пытками получать? Или только оперативников?» — кольнула злая мысль, озвучить которую он не успел. «Иногда лучше жевать, чем говорить», — решил он, что порой реклама не врёт.
Хватка ослабла, и оказалось достаточно сильно прижаться друг к другу, чтобы потемнело в глазах. «Футболку заляпаю» — успел заметить рысь. А потом слова кончались.
***
Среди ночи Миша снял с себя лапу спящего Альберта. Во сне оборотень принял животную форму, оставшись в заляпанной спермой одежде. «Котик в футболочке», — позабавился Миша про себя, после чего слез с тахты, на которой они так и уснули, и потопал в санузел. На обратном пути его спросонья повело, он попытался опереться на дверь спальни. Та предательски распахнулась, и гость ввалился в спальню. Старую кровать занимали готовые портреты. Рыжий свет уличного фонаря придавал им непривычный вид, заставлял взглянуть по-новому. С одной из картин связанная цепями, на него смотрела та самая девушка, которую сегодня днём оперативник ИПЭ видел на столе в морге.
Миша прекрасно помнил, как Шаадовский пытался выставить картины с расчленёнными девами за доказательство изуверской природы обвиняемого. Помнил, как всей ячейкой они мотались по городу, собирая доказательства невиновности. Пришлось тайком выломать дверь квартиры, чтобы добыть записную книжку с телефонами моделей, позировавших для картин Альберта. Потом обзванивать их, собирать свидетельства... Его трюк с якобы случайно упавшим карандашом упоминали почти все.
Скорее всего, этот оборотень, так уютно свернувшийся в клубок на тахте, не причастен к убийству. Но допрашивать всё-таки придётся, хотя бы как свидетеля. До молодого командира потихоньку начало доходить, что имел в виду Михалыч.
Среди НРИ есть всем известные игры, вроде "Подземелье и драконы" (для любителей шинковать толпы орков и гоблинов в капусту), есть более мрачные, вроде "Маскарада Вампиров" (где играешь за вампира, выживающего в городе и постепенно превращающегося в чудовище)... А есть аццкое древнее зло, которое помнят только древние упорыши, вроде меня. Это "Эра Водолея" :)) "Эра" — едва ли не первая, изданная в России настольная ролевая система... Имеющая кучу недостатков, но ей всё прощают, поскольку она даёт неповторимый сеттинг мистического детектива в России 90х... с налётом анимешного бардака вдобавок.
Кроме базовой книги правил игры, в канон "Эры Водолея" входит манга "Ника", издававшаяся в некогда популярном "Классном Журнале" и три книги упомянутого Дмитрия Янковского (сразу замечу, что с литературной точки зрения — на любителя, хотя язык у автора хороший).
история написания
Во время карантина я стряхнул пыль со старенькой книги правил и стал водить игровые сессии в мире "Эры Водолея" с кучей отсебятины, которую придумал ещё очень давно. Большой мир, много (пожалуй, даже слишком) персонажей и взаимосвязей. Рафинированный джен, никакого порева... Короче, мне быстро это наскучило. Я периодически стал покалывать игроков на тему того, что отношения их персонажей уж слишком напоминают крепкую мужскую дружбу
Тогда я и решил поразвлечься, написав как бы фанфик на собственный текст. Как бы, на то и фанфик, что ради фана... Переименовал и поменял биографии центральным персонажам, выкинул к чертям лишние сюжетные линии и прочих "красных сельдей", добавил загадку, до которой игроки пока ещё не дошли, ну, а поскольку это @diary, то добавил и гомопрона влил... Сейчас смотрю: а неплохо вышло 0_0" Тем более, Альберт и Миша по характерам вышли сильно не похожими на их прототипы. Всё идёт к тому, что про них я тоже буду время от времени писать.
Название: Натура
Канон: ориджинал в сеттинге НРИ «Эра Водолея»
Автор: WTF Kotiki 2021
Бета: Санди Зырянова , гамма: Лютый зверь
Задание: законы, правила, табу
Размер: миди, 4294 слова
Пейринг/Персонажи: оборотень-рысь/омп
Категория: слэш
Жанр: PWP, hurt-comfort, мистический детектив
Рейтинг:NC-17
Предупреждения: кинки: фурри, frotage, скорострел
Краткое содержание: Белый оборотень-рысь Альберт живёт, не нарушая ни закон, ни собственные правила. Зарабатывает на жизнь, рисуя картины с расчленёнными девушками.
Даже когда он попал под подозрение в убийстве, молодой агент Института Прикладной Экзофизики Миша смог найти доказательства, что оборотень невиновен. В Институте их учили никогда не сближаться с теми, кого полагаться защищать и контролировать. Но иногда на правила, что личные, что общественные, слишком сильно хочется забить болт.
Примечание: По мотивам командного арта «Рысик»
Смотреть арт вместе с шапкой
Вечер сел на подоконник, едва только ходики в гостиной отщёлкали пятый час. Декабрь. На тахте потягивался белый рысь Альберт. Ему сегодня не на работу — а работает он ночным продавцом в магазине, — и конкретных планов ещё нет. Можно успеть на электричку и уже через час быть в лесу. Правда, в прошлый раз такой фортель закончился тем, что неизвестные спёрли его одежду и обувь. К счастью, кошелёк он закопал в опавшей листве куда основательней. Толку-то в деньгах, когда жопа голая? Пришлось повозиться, чтобы добраться до квартиры за пристойное время. И опоздал он потом на работу так, что больше не стоит. Законопослушному оборотню, «стеклоходу», как называли городских живущие в лесах вервольфы, не так уж и просто найти работу в городе.
читать дальше
Как ни странно, стоять у прилавка магазина «Федук. 24 часа» ему, нравилось: можно с людьми словечком перекинуться. «Не бойся, что люди не знают тебя. Бойся, что ты, не знаешь людей», — говаривал, по слухам, Нефритовый император Ху. Работа в "Федуке" помогала и тому, и другому. Тем более, Ху всё-таки императором был, его и так все знали, а вот скромному оборотню быть на виду в наше время — значит, быть под защитой людей. Ведь уж, по-всякому, одно дело — вогнать серебряную пулю дикому зверю, который живёт в глухом лесу, а совсем другое — улыбчивому продавцу, который то консервы для котика повкусней продаст, то пару рублей долга простит. Работа в магазине радовала, но денег приносила немного.
По-настоящему на жизнь Альберт зарабатывал, занимаясь живописью на заказ. На портретах нежные, беззащитно-нагие девушки то держали собственные отрубленные руки на коленях, то обнажали самое сердце своё… Их опутывали верёвки и цепи, а через разорванную плоть прорастали цветы и травы. Очевидно, таким образом законопослушный зверь сублимировал, выплёскивал на свет тёмные уголки своей души. Свету нравилось. Свет, особенно высший, за это хорошо платил. Но, видит Бог (хотя факт его смерти констатировал ещё Ницше), ни одной из натурщиц рысь ни за что на свете не причинил бы вреда. Кроме вылизывания труднодоступных мест… Да и какой же это вред?!
Натурщиц чаще всего клеил на работе, в ночную смену. После часа ночи в круглосуточном начиналось весьма интересное время. Вампирша могла зайти за кефиром (ей-то зачем?); колдун расспрашивал, есть ли в колбасе мышатина, необходимая для ритуала («а вот в старое-доброе советское время всегда бывала!..»), инкубу срочно требовался десяток шоколадок с сердечками на упаковке (хоть тут всё ясно!)… Рысь чуял особый запах, исходящий от них, и понимал их сущность. Вот чего он понять не мог, что за Институт (именно так, с большой буквы «И») всплывал время от времени в разговорах. Кто-то говорил об этом самом Институте со злостью, кто-то — с уважением. Но все сходились в одном: с его сотрудниками лучше не иметь близких контактов. Инкуб был совсем конкретным: «Возьми себе за правило: никогда не трахаться с институтскими». Альберт за совет поблагодарил, хотя и никак не мог взять в толк, о чём речь.
О том, что за Институт такой, он узнал этим летом. В третьем часу ночи в магазин заявилась троица чудаков, девушка и два парня, которым требовалось пять банок консервированной скумбрии. Так он познакомился с прибывшей в город новой командой, или оперативной ячейкой, как это называлось у них, в Институте Прикладной Экзофизики. Знакомство началось с того, что, едва он выложил на прилавок консервы, рыжая девица с фарфорово-белой кожей (он уж собирался познакомиться!) пыхнула ему в глаза вспышкой старенького фотоаппарата типа «полароид». Когда Альберт проморгался и смог видеть что-то, кроме попугайчиков засветки в глазах, троица исчезла из магазина, а возле кассового аппарата лежала наличность. Как выяснилось, ушли чудаки недалеко: из-за стеклопластиковой двери слышались их голоса. Ребята сидели во дворе под навесом песочницы, квадратным мухоморчиком, и активно обсуждали получившийся снимок.
Обсуждение закончилось полным безнадёги окриком «Саня, ты куда?», а через минуту в тесный «Федук. 24 часа» ввалился широколицый конопатый парень. Чудак сунул продавцу под нос удостоверение сотрудника ФСБ и принялся строгим тоном задавать дурацкие вопросы. От «ну, как погодка была зимой?» до «давно ли тут работаешь?» И, несколько раз, на всевозможные лады «а не замечал ли ты тут в округе чего странненького?» Погоду зимой Альберт уже успел забыть, к августу-то. Работал около года, с тех пор как бабка померла, до того у неё жил. Бабка — ИЗО в школе вела, на окраине жили, в частном секторе. А странненького… да сама жизнь — уже странная. Вон, тараканы все куда-то пропали из города — ну разве не странно? Рыжий всё продолжал наседать с дурацкими вопросами, продавец — кому нужны скандалы? — вежливо отвечать. Так бы, наверное, до утра плешь проедал. Когда Альберт уже собирался разозлиться, в магазин вернулся второй парень, держа в руках моментальную фотокарточку.
Альберт надолго запомнил то чувство, когда он впервые по-настоящему увидел Мишу. Небывалый, жгучий… интерес. Кто он такой?! Любопытство, которое сгубило не одну кошку,и рысей, оказывается, косило наповал. Молодой мужчина, поджарый, жилистый, смуглый. Тёмная, несмотря на июльскую жару одежда: выглаженные брюки, рубашка с коротким рукавом — сидела на нём ладно, придавая сходство с чёрным котом. Он не юлил и не собирался пудрить мозги, сразу представился как сотрудник ИПЭ, извинился за коллегу. После этого он выложил на прилавок фотокарточку, заставив оборотня удивлённо охнуть: камера запечатлела не только человеческое тело угловатого белобрысого юноши, но и тень его сущности: белый рысь.
Вот это трюк! Как заметил Альберт, Мишу и Санька внезапное проявление ауры на фотографии тоже немало удивило. «Дополненная реальность какая-то» — с усмешкой бросил Миша непонятный термин. Саня же на «всякую чертовщину» взрывался кипучей активностью… а уж как ему нравилось использовать фальшивое удостоверение агента ФСБ!.. Конечно, он побежал вести "разведывательную работу"! Самомнения и инициативы ему не занимать — свои девать некуда. Убедившись, что он всё-таки был прав, и продавец магазина действительно оборотень, Санёк побежал во двор. Вскоре с ним вернулась и владелица фотоаппарата, Ангелина, экстрасенс и ясновидящая. Она оказалась единственной, чьё присутствие оборотень воспринимал как что-то необычное: от неё вставали дыбом волоски на руке. Стоило перевести тщедушные человеческие глазки в сверкающие зеленью рысьи глаза — заставив троицу удивиться и восхититься, — вокруг головы ясновидящей замелькали незримые искры.
Как выяснилось, консервы им приспичило покупать среди ночи, чтобы взять показания у одного призрака, который жутко любил эту рыбную дрянь в своё голодное послевоенное детство. Вкус, проживаемый участниками спиритического сеанса, придавал ему сил, позволяя с помощью телекинеза шлёпать по клавишам печатной машинки.
Потом так и повелось, что ребята стали заезжать к нему по ночам за пельмешками, пивом, орешками и… фисташковым мороженным для Лины, которое она поглощала по три-четыре стаканчика за один присест, притом, ничуть не толстея. Альберт быстро привык вписывать его в список оптовых закупок на месяц и отдельно подавать владельцу магазина. Охраняя покой города от экзофизических преступлений (порчи, сглаза, призывов демонов и древних богов), институтские часто работали сверхурочно. Оборотень же радовался покупателям, способным связать пару слов в предрассветный час, в отличие от большинства обычных для этого времени клиентов. Выяснилось, ребята из ячейки Миши едва окончили курсы «на секретной базе в Сибири», как их бросили на оперативную работу: видите ли, кадров не хватало. Все шишки приходилось набивать на ходу. Странно даже, как не убились, хотя каждый день представлял такой шанс и не по разу.
Альберт не мог взять в толк, откуда пошло правило «не ебись с институтскими». Хорошие ребята же, шебутные. Между тем некоторые ночные завсегдатаи стали обходить «Федук. 24 часа» стороной. Рысю институтские нравились, особенно их улыбчивый командир Мишка, так что он время от времени давал советы по ритуалистике, лез не в своё дело… За что ему были искренне благодарны, а выручка в его смену неплохо подросла.
Дошло до того, что он однажды показал Мише свои эскизы, а потом и картины. Боялся в душе, что его это шокирует. Но — нет. Уточнил только, рисовал ли с натуры. Альберт для проформы оскорбился, прекрасно понимая, что при такой работе нельзя не заинтересоваться подобным, а потом и показал свой метод. Да, рисовал с натуры, живой и целёхонькой, рядом ставил референсы — анатомические атласы для медиков и цветы. Уж совсем для уверенности показал свою записную книжку с телефонами девчат, как потом выяснилось, не зря… До того, как стать агентом ИПЭ, Миша, по его словам, был математиком, аспирантом в ИТМО. Живя в Питере, он немало походил по выставкам и чего только не насмотрелся, так что и шокировать его оказалось непросто. Напротив, он мог поддерживать беседы и даже зародил в Альберте желание выучиться в художественной академии имени Репина.
Однако ж всё-таки подвели его эти картины под монастырь. В конце осени старожил ИПЭ, ветеран ещё четырнадцатого отдела КГБ, Леонид Шаадовский задержал Альберта по подозрению в убийстве. Миша с ребятами неплохо поработали, чтобы собрать доказательства невиновности оборотня. Тем не менее, два дня и две ночи он провел в одной камере с упырями. Народ этот, в отличие от немёртвых дворян, вампиров, малоприятный: в упырей частенько превращаются разбойники, повешенные при полной луне. Упыри не размножаются, и секс не приносит им удовольствия… И хуи не стоят, поскольку для этого всё-таки кровь нужна. Но развлекаться, кусая в паховую область — этим тварям самая веселуха! Альберт мог бы попробовать с ними подраться, но, не ровен час, пришлось бы убить в порядке самообороны. С учётом того, что Шаадовский как раз хотел повесить на него пропажу прежней ячейки ИПЭ в городе — уж совсем не с руки. Упыри оторвались по полной: пили его кровь, наслаждаясь беспомощностью жертвы. Старожил хотел его расколоть и не мараться самостоятельно.
Когда всё закончилось, Альберт чуть ли не выпал на руки Мише с Сашкой, едва отворилась тяжёлая дверь. Белый был, белей Лины… Сашка метнулся на ближайший рынок за сырой телячьей печенью, пока Миша уговорил поехать в травмпункт и зафиксировать побои и укусы. Оборотень наотрез отказался снимать свою футболку для фотофиксации гематом на теле. Даже трусы снял, чтобы во всей красе запечатлеть следы укусов в паховой области. Футболку — ни в какую! Миша, отлично знакомый с работой судебной машины, настаивал… Альберт упрямился, ничего не объясняя. Он никому не хотел показывать отметину у себя на груди, которая… Они наговорили друг другу лишнего.
Всю осень не разговаривали. Рысь осознавал, что ведёт себя как неблагодарный хряк, но ничего не мог с собой поделать. Миша перестал заходить в «Федук», ждал где-то снаружи, пока его коллеги закупали пельмешки. Когда приоткрывалась входная дверь, он маячил во дворе. Под холодным ноябрьским дождём, под сырым снегом. Но не заходил внутрь.
Вспоминать не хотелось! Оттого большую часть времени вне работы Альберт проводил в теле зверя: рысий разум куда легче переживает неприятности, чем людской.
Альберт мимоходом подумал, не завести ли ему кота, чтоб можно было бедокурить вдвоём, пока он ходит на четырёх лапах: всё развлекуха. В углу гостиной его ждал натянутый холст, но, как всегда бывает при срочном заказе, хотелось отложить работу на потом, да и вдохновение не шло.Он собрался было на кухню, похрустеть кормом, который вчера же сам себе насыпал ещё руками, но до кисточек ушей донёсся из подъезда гул лифтовых дверей. Пара быстрых шагов и глухое топанье на придверном коврике.
Оборотень грохнулся об пол: когда резко меняешь форму, лапы совсем не держат. Скакательный сустав с сухим треском перетёк формой в пятку. Заныли бёдра и пальцы — кость при вытягивании в длину всегда ноет, а уж когда быстро надо — совсем беда… А ну, если не к нему это, а к соседям? Зря, что ли, терпел?
В дверь дважды коротко позвонили.
— Иду! — хотел крикнуть Альберт, но вышло только невнятное «бубу»: без подвижных губ не поболтаешь. Он занялся ими — дёсны словно бормашина засверлила, — оставив глаза и уши на потом. Авось, обойдётся и не надо будет дверь открывать.
Вперевалку он добрёл до двери и приложился к глазку. На площадке отряхивал снег с пальто и с курчавой головы один из немногих людей, которых оборотень хотел бы видеть у себя на пороге — Миша Розенблюм. За прошедшее время они успешно раскрыли убийство своих предшественников, наладили работу со сверхъестественными гражданами и, по их словам, пару раз предотвратили Апокалипсис. Может, и хвастали (особенно Саня приврать любил). Тем не менее, смена караула пошла на пользу делу: молодые ребята видели в оборотнях не «подозрительных граждан» и даже не «интересный предмет изучения», а живое чудо. Нельзя не признать: такое отношение льстило невероятно.
После всего случившегося Альберт имел вполне определённые причины недолюбливать Институт, но Мишке он был обязан жизнью.
— Альберт, — позвал Миша из-за двери — нам нужна консультация, — и уж совсем тихо добавил: — мне нужна твоя помощь.
Ну, да… Ещё год назад Миша был аспирантом-математиком в ВУЗе северной столицы, даже слышал о наступлении Эры Водолея и пробуждении тайных сил… о магии. Конкретные вопросы мистики и эзотерики до сих пор ставят его в тупик: он не в состоянии отличить один ритуал от другого. Беспомощный, как котёнок. Альберт же читал всё, от классики, вроде Блаватской, до современных ньюэйджевых вывихов мозга: знание, как известно, сила. Силы, тут уж и дурак поймёт — никогда не лишние.
Глянув на себя в зеркало прихожей, Альберт решил покрасоваться. Оставить на теле большую часть шерсти, не менять ни форму глаз ни ушей… Когти и хвост тоже пригодятся. Морда вытянулась в человеческое лицо, пришлось немного повозиться с ротовым аппаратом…
— Я сейчас открою, только оденусь, — муркнул он за дверь уже вполне членораздельно, сверкая притом клыками. Такой контроль над своим телом большинству оборотней и не снился (особенно блохастым сереньким бочкам, которые даже время превращения не выбирали). «Контролируй себя» — это у Альберта было по жизни правилом номер один из довольно длинного списка. Правило «никогда не ебись с институтскими» замыкало этот самый список.
— Ты пришёл один? — поинтересовался Альберт, отворачивая замок, но держа накинутыми две цепочки на двери. Он не хотел видеть других оперативников из ячейки Розенблюма на пороге своего дома, хватало встреч с ними на работе… Деревенский Сашка то и дело строил из себя крутого агента ФСБ и неумно шутил, как со всякой мистической братьей «построже надо». Даже покупая пельмешки у оборотня мог брякнуть не подумав подобную дичь. Рысь частенько ловил себя на мысли, не превратится ли Санёк со временем в героя-борца-с-нечистью... Такого, как Шаадовский. Экстрасенс Лина, хоть и доставляла некоторое эстетическое удовольствие, казалась жутковатой уже самому Альберту. Вроде, ростиком низенькая, бледная, говорит тихо, а глаза синие, как карстовые воронки, засасывают, на дно волокут... От одного воспоминания о них белая шерсть дыбом встала.
— Один. Без огневой и экстрасенсорной поддержки, — Мишка развёл руками: — Я хотел извиниться за тот раз. И увидеть тебя. — Он смотрел в глазок твёрдо и прямо. Интересно, а сказать то же самое, но не в глазок, а в глаза у него получилось бы?
— Заходи и оставь надежду, Миша Розенкранц, — утробно понизив голос, оборотень приоткрыл дверь в своё мрачное логово. И свет в коридоре включил, чтоб гость не запнулся.
— Розенкранц мёртв. Вместе с Гильденстерном. А я — ещё нет, — с усмешкой поправил оборотня Розенблюм, вызвав ответный смешок: Альберту сильно не хватало общения с людьми, читающими что-то, кроме анекдотов в газетах и слушающими что-то, кроме шлягеров: — Это хорошо, что ты на меня рычишь. Значит, не планируешь убивать, иначе бы встретил куда ласковее.
Такая странная логика обезоружила рыся. Он подался в сторону, пропуская гостя в дом.
— Ох, ты такой… белый и пушистый! — Миша, кинув угольно-чёрное пальто на вешалку из лосиных рогов, едва не присвистнул: тело оборотня, кроме длинной футболки с надписью «Led Zeppelin», прикрывала только шерсть. Это, согласно «правилу вуки», тоже считается, но… Взгляд зелёных рысьих зрачков поймал восторженный блеск в смоляно-чёрных глазах… институтского. Тот моментально отвернулся, точно опомнился и перешёл к делу: на днях в городском лесопарке нашли труп девушки, у которой на внутренних органах патологоанатом обнаружил неопознанный пантакль. Альберт слушал вполуха, так, одной кисточкой. Сам же размышлял о том, как нарушить собственные правила.
В гостиной пришлось убрать из лёгкого советского кресла пару загрунтованных холстов, чтобы усадить гостя. Чай с печеньем остались в стороне: Миша пришёл напрямую из морга, его ещё мутило. Оборотень не стал смотреть на фотографию пантаклей. Вместо этого он проворно пробежался пальцами по корешкам книг, выудил с полки Clavicula Salomonis:
— Вот, если у вас в работе не новодел, то тут наверняка найдётся, — стоило Мише протянуть руку к книге, рысь выдернул её. Рысь выставил вперёд указательный палец. Улыбнулся, обнажая хищный зуб: — Ты можешь поискать его сам. Мне нужен натурщик, — кивок на пустующий холст, — ты вполне подходишь. Сиди, читай книгу, а я в то время буду тебя рррсовать. Согласен?
Ответ удивил: согласился. Спокойно, не торгуясь, но и не кокетничая. Раз просит, значит, надо. Только уточнил:
— Это из-за Шаадовского?..
Зачем Миша это вообще вспомнил? Так всё хорошо начиналось!.. И ни да, ни нет не ответить. Рысь повёл ушами и кивнул на тахту. Сам отправился в малую комнату за сепией. В какой другой квартире там была бы спальня, но оборотень мягкие постели не любил: кровать там стояла исключительно для конспирации. И ещё готовые работы сваливать. На некоторое время он застыл в задумчивой нерешительности. Игривый запал, с которым он открыл дверь, как сдуло. Не поймёшь — то ли совсем пропал, то ли просто хорошо спрятался. Невесть сколько минут он так простоял. Хриплый механический бой ходиков дал понять, что стоять так и дальше уж совсем неприлично. Захватив пару анатомических плакатов для референса, он вернулся к Мише.
Тот заканчивал аккуратно складывать чёрную, точно мокрый асфальт, рубашку. Повесил её на спинку стула, к уже висевшему там галстуку, отглаженным брюкам, нижнему белью… Альберт едва не охнул: он ведь не просил раздеваться полностью. Точнее, собирался попросить, но не успел. Миша опередил его, перехватил инициативу… приходилось признать, что вчерашний беспомощный котёнок многому научился за эти полгода бытности командиром ячейки.
— Я знаю, что ты обычно пишешь обнажённую натуру, — пояснил Миша, неведомым шестым чувством почуяв смущение Альберта. Прозвучало как «я тебя знаю».
Пытаться что-то уточнять или возражать — вот уж глупее не придумаешь. Он предложил натурщику устраиваться поудобнее с книгой на тахте. Хотел, как он обычно делал это с девушками, лёгкими прикосновениями придать телу нужную позу, вылепить, как из глины божьей… Осанка Миши Розенблюма пошла бы царю Соломону. Спина прямая, но не напряжённая, лишь слегка поддерживаемая жёсткой подушкой. Ровные плечи… Книга на острых коленях. Поза симметричная, но живая. Править — только портить. Бывший молодой учёный явно собаку съел на чтении в публичных библиотеках. Альберт одобрительно кивнул и сел за тяжёлый наклонный стол, где уже неделю ждал натянутый холст.
Оттого ли что он разделся сам, Миша не кукожился, как у врача, не прятал страх за заигрываниями, как то порой делают девчата. Он словно воспринимал свою наготу за должное. Как будто за тем и пришёл. Что он сказал? «Я хотел извиниться?» Уж не воспринимал ли он свою наготу как наказание? Не решил ли он тогда, в травмпункте, что оборотень — хех! — стесняется и потому не снимает футболку? Да нет, бред какой! Он ведь уже при первой встрече понял, что на внутренней её поверхности нанесены руны, делающие одежду непрозрачной даже для эфирного детектора… Тогда почему?.. Альберт продолжал теряться в догадках, будучи не в силах собраться с мыслями и спросить напрямую. Миша листал страницы гримуара, точно журнал: то пропускал десяток страниц, то на минуту-другую вчитывался в текст. Шуршала сепия по холсту, еле слышно щёлкали часы, шумела улица за окном. Беззвучно падал снег.
— Я понимаю, что был неправ, — Миша будто ответил снегу. Альберт почуял ответ на свой незаданный вопрос. — Я ещё летом заметил, у тебя на футболке, с изнанки, какой-то непрозрачный в эфире узор, как на бронефутболках. Я полагаю, ты что-то… прикрываешь. И это нечто для тебя важнее возможности прищучить наконец Шаадовского… Его, кстати, отстранили от дел и отправили на почётную пенсию.
Эта новость заставила оторваться от эскиза. Да, если уж и был человек, которого рысь ненавидел, то это Лёня Шаадовский, герой-оперативник Института. Как рассказывал Миша, по авторитету среди своих Шаадовский уступал разве что командиру группы критического вмешательства — Евгению Вееде. Но если Вееда с молодцами из ГКВ и впрямь метался по стране, вытаскивая оперативников из, казалось бы, безвыходных ситуаций, вроде явления древних богов или нашествия умертвий, то Шаадовский… Слов нет, людей он тоже спасал, но больше всего он любил охоту на нелюдей. Только дай повод. Альберт рассеянно мотнул головой, а Миша запальчиво продолжил:
— Старый чекист заслужил не медали, а справедливый суд. Скольких людей он подверг пыткам, у скольких выбил признание?
— Так ведь он людей-то как раз не трогал, даже ведьм и колдунов. Только нас, кровососов, и призраков…
Не закончив фразу, Альберт уже не знал, куда деваться от пронзительного взгляда чёрных глаз. Миша припечатывал каждым словом:
— Если что-то хоть на каком-то этапе своего существования было человеком, то это — человек. И отношение должно быть соответствующим. — Он перелистнул страницу: — Я просто хочу быть уверен, что твой секрет стоит того. Не торопись отвечать, ладно?
— Ладно. — Кивок без отрыва от работы. — В конце концов, кто-то наверняка обратил бы внимание на эту странность. Хорошо хоть, друг, а не враг задался дурацким вопросом: других футболок у меня что ли нету? Оно того стоит. Если хоть одна живая душа узнает, то это будет настоящим унижением для меня. — Он усмехнулся, глядя, как агент института хватается за подсказку, точно ищейка куропатку почуяла: — Будь любопытство пороком, твоей развратности не было б конца, Миша Розенблюм! Я не скажу тебе, но... не стану мешать догадываться.
— И на том спасибо, — Миша улыбнулся так тепло и ярко, как только он умел, вселяя шальную надежду во что-то хорошее. Шуршала сепия, скрипела бумажная растушёвка. Постукивал часовой механизм. Город готовился ко сну. Падал снег.
Альберт заканчивал эскиз быстрыми энергичными штрихами. Будто рук ему мало, он то и дело зажимал сепийный карандаш между носом и верхней губой. Когда, наконец, Миша соизволил оторваться от книги, художник уже опасался, что чуть-чуть — и «замордует» рисунок. С девушками этот трюк работал куда эффективней… Пришлось использовать приём помощнее. Когда взгляды снова пересеклись, старательная морда с подрагивающими от усердиям кисточками на ушах и сверкающими от вдохновения изумрудными глазами возымела-таки нужный эффект. Окончательно добила задранная губа, прижимающая к носу карандаш. Натурщик прыснул со смеху и заразительно расхохотался. Секунду Альберт дурашливо таращился, а потом рассмеялся следом. Карандаш выпал, пару раз подпрыгнул на полу и покатился к тахте, аккурат к ногам Миши.
Рысь потянулся за карандашом, встал руками на пол и парой плавных движений оказался у колен, которые его так восхитили. Когда натурщик, просмеявшись, открыл глаза, Альберт уже сидел перед ним на полу, очень-очень близко. Шершавый язык лизнул колено. Миша изумлённо округлил глаза и охнул. Да ошалел он. Между тем, не встречая возражений, рысь вылизывал внутреннюю часть бёдер наждачно-жёстким языком, от которого краснела кожа. Стоило дрогнуть — отвёл колено в сторону и, придвинувшись совсем вплотную, взял член в рот.
Молча, ни мурча, ни фыркая, рысь задвигал головой. Горячее дыхание обжигало, он торопился: пока Миша не очухался, пока не сообразил, что вообще происходит. А там уже не захочет останавливаться. Будучи атеистом в третьем поколении, Миша Розенблюм не был обрезан, шелковистая крайняя плоть скрывала головку. После пары энергичных движений языком член отвердел. Альберт выдохнул: кажется, его проверенный приём работал не только на девушках. Он было расслабился, сбавив торопливый ритм. Наградой ему стала узкая ладонь, опустившаяся на затылок. Длинные пальцы прочесали шерсть и цепко ухватили голову, заставляя замереть на месте. Миша порывисто, явно не соображая, подался бёдрами вперёд. Так несколько раз. Оборотень забеспокоился: не блевануть бы ненароком. К такой встречной активности он никак не привык. На его счастье, рука переместилась на скулу, охватила щёку и отодвинула лицо. Рысь нервно сглотнул и огладил шею, дыша тяжело и сбивчиво: шутка ли — внезапно хуём в горло получить. И ведь сам пригласил, даже обижаться глупо: вот зачем было из себя Линду Лавлейс строить?..
— Ты чего делаешь, дурило? — Щекотливый вопрос, после которого в приличном обществе обычно бьют морду, Миша задал насмешливо и беззлобно, даже с сочувствием. Он вполне пришёл в себя, не считая осоловелого взгляда и стояка. Глядя сверху вниз, он видел, как ушки с кисточками прижимаются к голове, придавая оборотню вид потешно-кроткий и смиренный. — У тебя ванна ж есть, я хотя бы душ принял.
— Я не брезгливый, — рысь пошевелил ушами и, глядя в сторону, пояснил сделанную по неопытности глупость: — Обычно мне не везло в общении с парнями.
Ну, право же, общение с упырями никак нельзя назвать везением!
Миша встал сам и потянул его за собой. Ладонь чуть опустилась по щеке. Большой палец скользнул по губам, растерев выступившую слюну, задев острые клыки. Полюбовавшись растерянным хищником, он прижался к его губам. Чуть замешкавшись, Альберт ответил. Волна небывалой нежности накрыла его с головой. Жёсткие объятья, желание впитать чужой запах и текстуру кожи. Смуглые пальцы на белом меху. Попытку залезть руками под футболку оборотень довольно резко отбрил. Тут же, словно извиняясь, прильнул к соскам шершавым языком-скребком. Соски оказались на диво чувствительными, даже на простое прикосновение к ним Миша отзывался скрипящим постаныванием. Сам же он прихватывал цепкими пальцами то волосы, то спину, то хвост.
Так больше продолжаться не могло. Прижав к себе партнёра, он шагнул, заставив того идти спиной вперёд, как в танго. Уткнувшись ягодицами в наклонную столешницу, Альберт снова запаниковал: «ох, только не бичевство!» В горле пересохло, взгляд зелёных глаз забегал, ища выхода. Миша незнакомое слово не понял, но догадался по контексту. Он как мог мягко прижался губами к плечу, к плохо зажившему укусу, а рукой к тому, что в паху. Хотелось передать хоть часть своих сил, как это делают биоэнергетики, свести эти раны… «Расслабься. Всё будет хорошо» — заверил он, с той же уверенностью, с какой читал заклинания, изгоняющие злых духов.
Ладонью он накрыл головку члена Альберта, размазывая выступившую смазку. Пощекотал большим пальцем уздечку и прижал к своей:
— Вот говорил нам Михалыч, никогда не якшайтесь с теми, кого поставлены охранять, — и ритмично заскользил, потираясь членом о член.
Михалыч, наставник из учебной базы в Сибири, знал, что говорил. Вся его ячейка погибла, после того, как их командир решил приударить за девчонкой, которая оказалась искусственным духом. Сам-то Михалыч едва выжил и оставил оперативную работу. Так что ну его к чёртовой бабушке, неудачника. Оборотень трахался с институтским. Не он первый, не он последний. Он закусил воротник той самой футболки, а руки сплёл в замок за кудрявым мишиным затылком. Острые зубы и когти в порыве, как говорится, страсти нежной, могли и спину распороть.
Миша старался отдавать всю ласку Альберту, наяривая большим пальцем по его головке, себя же только придерживал за ствол. Видимо, слегка перестарался. Не прошло и пары минут, как рысь неглубоко задышал, подрагивая. Пришлось сжать на нём пальцы и приостановиться. Оборотень, уж как водится, додумал по-своему. Ему казалось, что Миша не даёт ему кончить, поскольку чего-то хочет от него. Уж не признания ли в любви? «Их там всех учат признания под пытками получать? Или только оперативников?» — кольнула злая мысль, озвучить которую он не успел. «Иногда лучше жевать, чем говорить», — решил он, что порой реклама не врёт.
Хватка ослабла, и оказалось достаточно сильно прижаться друг к другу, чтобы потемнело в глазах. «Футболку заляпаю» — успел заметить рысь. А потом слова кончались.
***
Среди ночи Миша снял с себя лапу спящего Альберта. Во сне оборотень принял животную форму, оставшись в заляпанной спермой одежде. «Котик в футболочке», — позабавился Миша про себя, после чего слез с тахты, на которой они так и уснули, и потопал в санузел. На обратном пути его спросонья повело, он попытался опереться на дверь спальни. Та предательски распахнулась, и гость ввалился в спальню. Старую кровать занимали готовые портреты. Рыжий свет уличного фонаря придавал им непривычный вид, заставлял взглянуть по-новому. С одной из картин связанная цепями, на него смотрела та самая девушка, которую сегодня днём оперативник ИПЭ видел на столе в морге.
Миша прекрасно помнил, как Шаадовский пытался выставить картины с расчленёнными девами за доказательство изуверской природы обвиняемого. Помнил, как всей ячейкой они мотались по городу, собирая доказательства невиновности. Пришлось тайком выломать дверь квартиры, чтобы добыть записную книжку с телефонами моделей, позировавших для картин Альберта. Потом обзванивать их, собирать свидетельства... Его трюк с якобы случайно упавшим карандашом упоминали почти все.
Скорее всего, этот оборотень, так уютно свернувшийся в клубок на тахте, не причастен к убийству. Но допрашивать всё-таки придётся, хотя бы как свидетеля. До молодого командира потихоньку начало доходить, что имел в виду Михалыч.
@темы: моё тварьчество, почитать
-
-
09.04.2021 в 11:17-
-
09.04.2021 в 15:35-
-
09.04.2021 в 16:57Он шедеврален!!!